Буря в эфире

(из воспоминаний участника чехословацких событий 1968 года)

  

 

   ТИТОВ ВЛАДИСЛАВ АНАТОЛЬЕВИЧ (г. Волгоград), служил в ГСВГ, в 10-м отдельном радиобатальоне 3 ОА (ОСНАЗ), радиомастер, ефрейтор, в\ч пп 17832.Награжден Благодарностью Министра Обороны СССР за выполнение интернационального долга.

 

 

 

 

   Сам себе разрешаю написать от первого лица и со значительной долей солдатской бравады. Ведь это меня, а не моего соседа, захватило и закрутило, как винтик машины, совершивший исторический «разворот» под названием «Военно-стратегическая операция». Верный он, или ошибочный? История увидит издалека и определит. Не мое это солдатское дело!

  Кросс я бежал лучше всех в батальоне, если, конечно, не считать Зяму, который маячил далеко впереди. С ним вообще тягаться бесполезно – он кандидат в мастера спорта по лыжам. «Прёт», как олимпиец. В спортивную роту не захотел. Штабным писарем пристроился. Все знает. Но молчит. Начальник штаба, высокий, худощавый, внешне угрюмый подполковник, красноречием не отличался, но загорелся азартом борьбы за лидерство в этом забеге. Своим писарем он остался доволен. Второго тоже заприметил: «Этот новый радиомастер мне понравился!».

  Радисты, слухачи-разведчики эфира, сидели в обнимку с превосходными приемниками и, помимо привычных, давно знакомых действующих лиц и сетей, пытались обнаружить новые. Они страдали от турецких ассов. Даже лучшие, с первым классом, не успевали записывать радиограммы в их исполнении. Оставалось только фиксировать на магнитофоне. Виртуозные турки удивляли своим мастерством и абсолютным музыкальным слухом. От помехи они умело отстраивались. Однако, не так все плохо – основными партнерами в «наших играх» были американские радисты. В те времена многие призывались из студентов и армейскую службу отбывали поневоле. Старания не было и даже электронные ключи в их неумелых руках не давали им преимуществ. Важнейшая атомная сеть «Сэметери» и та работала довольно небрежно.

  В большом зале всегда присутствовал полный комплект радистов – меняются через шесть часов, тридцать радиоприемников ни на секунду не выключаются. Новая смена одевает наушники и суета заканчивается. Тихо, только магнитофоны щелкают и визжат, да изредка падают карандаши. Мерно вышагивает дежурный офицер. Тот капитан запомнился – эдакий щеголь со скрипучей портупеей. Отменный служака, неплохой спортсмен, но откровенный слабак в технических вопросах, да и мастерством радиоперехвата не блистал. У меня с ним были ровные, рабочие отношения. Он не лез в мои дела и не назначал сроков исполнения.

  А в тот день привычную тишину нарушил старший сержант: «Есть! Я его записал! Товарищ капитан, я перехватил новую сеть!». Офицер с деланным равнодушием, неторопливо зашагал к третьему посту. «Давайте запись!». Всем своим видом он показал, что ничего экстраординарного ни случилось. Плотно закрыл дверь своего стеклянного кабинета и затих. Головной убор отложил. Видимо, от волнения пошла испарина.

  Из журнала следовало, что мелкого ремонта требовало и то оборудование, которое располагалось в стекляшке. Чаще всего этот капитан, по лености своей, сам перехватом не занимался. А сейчас тем более не до того -  уже скрипит пером. Мне пришлось подвинуть его вместе с креслом. И, невзначай, удалось взглянуть в его листы. Каллиграфическим подчерком было выведено: «Счастлив доложить, мною, капитаном Х, перехвачена новая сеть…и т. д». А я то, наивный, полагал, что теперь наш сержант сделается героем дня, ему повысят классность и отметят наградой.

  Через пару недель тот Х  совсем горделивую осанку приобрел. Уже не ходит, а летает, легко отталкиваясь от грешной земли. Он вскорости уехал учиться в академию. Непорядочный щеголь упорхнул, а дней через десять наша служба переменилась совсем круто.

  Командир не зря в прошлую зиму нам устроил месяц весёлой жизни. Выезд тренировал. Положено отдельному радиобатальону свои сто машин за восемнадцать минут  выгонять -  вынь, да положь. Только, когда  показатель  достиг одиннадцати минут и народ посбивал все ворота, он слегка успокоился. Шофера в шинелях спать ложились, а канистры с тёплой водой под головы клали. Только я по тревоге всякий раз бежал неторопливой трусцой – успею запрыгнуть, поскольку моя машина крайняя в колонне. Потому мне в тот выезд  хорошо видно было, что в след колонне старый немец, в коричневом вельветовом пиджаке с пустым рукавом, кулачищем пригрозил. Бессильная злоба фашиста. Жаль, что я его не сфотографировал «на память».

  С фотоаппаратом старался не светиться. Его полагалось сдать на хранение. Секретчик, конечно, отследил, и потому его пришлось переигрывать особым способом – делать фотогазеты. Все маршируют на юбилее немецкого молодежного союза, а я, как заправский репортер, со своей зеркалкой – и спереди, и с боку, и снизу, и сверху – получилось замечательно. Одна бессонная ночь и получайте заслуженный восторженный прием публики. Эмоции перехлестывали. Толпились так, что начальник штаба с трудом протиснулся в первые ряды. Газету одобрил и пообещал поддерживать фотографа лично.  

  Август 1968 был в полном разгаре. Наш полковник, как-то без нажима, совсем не приказывает, скорее просит – днем, засветло, и без нормативов, предельно сберегая технику, выкатиться на соседний полигон, развернуть антенны и ждать приказов.  Было то одиннадцатое августа. В предчувствии чего-то важного, все проявили старание. Передатчики заработали на оптимальных мощностях, автоматические системы не давали сбоев. Мне пришлось перебегать из одной аппаратной в другую, когда последовал приказ, в общем-то  понятной по политической ситуации: «Начать разведку чешских армейских сетей». Задачка легчайшая – мы управились за двое суток. Пока ничего не излучали, сидели тихо, и передатчики работали на эквиваленты антенн.

  Ночью случилось, в два часа. Эфир заклокотал и закипел. Нам было приказано – на «Немецкую волну», «Би-би-си», «Свободу», «Радио Люксембург» и, конечно, «Голос Америки», а также, на ненадежных друзей: «Радио Тирана», «Радио Бухарест», туда же и «Радио Белград» - обрушить в эфир всю нашу мощь. И оглушительная помеха пошла.  Разведанные слабенькие чешские армейские сети немедленно получили свои помехи, и вышли из игры. Нет у них связи. Нет и информации от «голосов». Произошло фантастическое превращение в эфире: число европейских радиостанций, начавших вещание на чешском языке, возросло почти в десять раз. На утренней зорьке 20 августа в эфире уже развернулась полная вакханалия. Мы стали творцами помеховой половины этой кокофонии, и явно ощутили свою тяжелую поступь на пути стремительной эскалации противостояния с Западом. Вопросы повисли в воздухе. Не слишком ли резво мы начали нашу радиовойну? Неужели все пойдет по самому жуткому сценарию?

  Офицеры надели каски, а хозвзвод получил приказ подготовиться к взрыву казарм. Их тяжело валить – старые и добротно сработанные для тысячелетнего рейха. Штансдорфские радисты обеспечивали связь Роммелю. Тревожная неопределенность овладела всеми. Прошлые обиды и неприязни забылись мгновенно. На девять часов назначено общее построение. Непривычно было видеть в одном строю с солдатами всех младших офицеров в касках, да еще когда те, не таясь, прямо из строя, задавали командиру только один вопрос: «Что будет с нашими семьями?». Мы стояли в строю, сосредоточенные и немало напуганные. Ночь без сна никто не заметил.

  Построились в девять ноль-ноль. Невдалеке тренировалась немецкая пехотная рота. Цепью залечь. Встать. Залечь-встать. Бегут и у каждого на груди коврик. Коврик распустят и на него пузом укладываются. «Пошмаляют» холостыми и снова, по команде, бегут. Целый день так. Зато в караул идут с ящиком пива на всю братву. И сегодня пехотинцы дружественной армии бегают и шмаляют. А мы на них глаза таращим. Они что же не знают, что случилось!?

  Полковник слов не чеканил и как-то не спешил всех успокаивать, «Делается!» - вот и весь ответ. Еще поспрашивал, для виду, и рядовых, и офицеров и отдает приказ – сворачиваться для марша на Дрезден. В двенадцать часов уже хорошо шли по автобану, но колонну все время разрывали чешские автотуристы, которые, с бешеными глазами, торопились домой на своих резвых легковушках.  Таким маршем, неспешным поневоле, прошли половину, а затем уже помчались, потому что к делу подключились немецкие полицейские. Они, на огромных мотоциклах, в развевающихся плащах, налетели, как вóроны. Четко и деловито собрали автотуристов стайками и запихали на обочину. В Дрезден подкатили засветло. Ба! А собор в центре города обгорелый, да разрушенный. Вот так да! …Саксонцы сильно пострадали в ту войну от английских бомбардировок.

  Почему-то вспомнились немецкие пехотинцы. Небось, уже отдыхают, чистят свои коврики и пьют пиво. Помнится, на учениях бывало братание старослужащих. Они, немецкие, были уже налегке, без ремней, а на шее портняжный сантиметр, обрезанный на отметке числа дней до дембеля.  Нас завидят – машут, приглашают. Братание состояло в обмене сигаретами. Они обычно «f6» предлагали, а наши, по бедности – «Охотничьи», без фильтра. Покуривали и те и другие, говаривали: «Гут», «Йя, «Йя», хлопали друг друга по плечу. Немцы показывали на своем сантиметре, чаще всего 17-18. И только однажды повстречался разгильдяй, у которого сантиметр висел до пупа.

  От Дрездена продвинулись в горы. Поближе к высотной отметке – 1000 метров. Первая полянка была совсем неприглядная и не удобная. Дружно развернулись. Всех старых знакомцев поддавливаем. Разведка доложила, что примерно до Пльзеня у нас «мертвая зона», а Прагу хорошо накрываем. Новеньких повылазило – тьма! Еле поспеваем подавлять. Конечно, лучше всего на самом новейшем аппарате. Там приемник крутишь, а мощный передатчик следом перестраивается. Сельсины. Красота. Знай, прыгай по частотам. Не зевай, солдат, такая нам выпала работа! По доброй воле мы бы ее не выбрали. Какие-то совсем чистенькие вылезли – двое… и на чешском языке. Давим. Добротно давим.   

  Вертолет покружился и где-то близко присел. Доставили фельдъегеря с пакетом и переводчика, совсем не строевого полноватого мужчину, с погонами старшины. Тот сразу взялся за дело. Говорит: «Ребята! Так это вы две наши станции давите!». Ну что ж, извиняйте! Мы «чешску мову не разумеем».

  Полковник, как только пакет получил, сразу командует – свернуться. Легко сказать. А мне опять этот тяжеленный кабель собирать, который идет от дизеля к штабу. Придется резать местами. Ждать меня никто не будет! Через грунтовую дорогу проложил, теперь, в темпе, раскапываю. А тут из-за поворота вылетел танк, на всех парах. От своей колонны отстал. Догоняет. Я еле успел отпрыгнуть, а кабель – в клочья. Адский водитель! Гонщик крутой! Мог, как цыпленка придушить.

  Ползем дальше по Рудным Горам. Аккуратные грунтовые дорожки. Конечно, две легковые машины разминутся, но у нас то «Захары». Их уже не сто, а поменьше, потому что пеленгаторы давно отбыли кто куда. Одну аппаратную аж на балтийское побережье занесло. Ползем медленно, под утро роса обильная была.  Дорога скользкая. Откуда ни возьмись, ранний «Трабант» навстречу. Колонной его так потеснили, что он оказался в кювете. Колонна прошла, мы замыкающие. «Комрад» машет – вытаскивайте мне мое авто. Привстали две крайние машины. Четверо нас. Подошли к тому «Трабанту»: двое сзади, двое спереди. Подняли. И – «тресь»: передний бампер отломили. Комрад зашумел, мы ему - у тебя трещина была.  В самом деле, пластмассовая штучка, да еще вся в трещинах. Комрад вообще рассерчал. Машет – уезжайте. Пошли бы вы подальше! Мы… задом-задом попятились. Прыгнули по машинам и поехали. Зачем злить хороших местных людей. Наконец, прибыли к цели, на большую поляну. На другом ее конце какие-то наши родственники из ОСНАЗа, с непонятными антеннами, как инопланетяне. И сразу же последовал строгий запрет – не шляться! А к этим, так вообще нельзя! Это всем нельзя. А меня любопытство раздирает. Что за техника? Круговерть развертывания закончилась и пошла рутинная работа. Офицеры заняты. Я – вольный стрелок. Народец обнаглел – уже тащат меня системы самовозбуждения автономных электростанций ремонтировать. Сделал пару штук. Отстали на время. А я кругами-кругами и к секретным ребятам прибиваюсь поближе. Как подойти, чтобы никому не создать проблем? Подфартило – они стали сворачиваться. Все заняты. Антенны складывают. Без суеты и спешки. Одну деталь за другой. Тут я, как «черт из табакерки», со своей репликой: «Вот так да! Заварушка только началась, а, вы уже на отдых!» а они молчат. Один чуть разговорчивее был – мол, мы свое дело сделали, мы по самолетам. Оно и правда. Пражский аэропорт уже давно взяли, почти двое суток прошло. Ага! Вот у них какая работа была – помеху самолетам давали в ночь на двадцатое августа.

  Тяжелые транспорты один за другим заходили на посадку в пражском аэропорту и выбрасывали десантуру в движении, прямо на полосу. Кто повредился, но отполз, тот самую главную боевую задачу выполнил – живой остался. Потому, как другой самолет уже заходил на эту же полосу. Говорили, что летчики белые вернулись. Им строжайше запретили какие-либо обсуждения и разговоры, и быстренько раскидали по другим базам. Хуже – лучше: дело сделано.

  Обошел я тех укладывающихся молчунов и решил сполна свою короткую свободу употребить. Благо, что августовский денек выдался солнечный, тихий и ленивый. Мое дело без меня крутилось. В течение часа не спохватятся. Думают, что я автономные генераторы чиню. А граница, надо сказать, по ручью проходила. С немецкой стороны вдоль нее неплохой автобан тянулся. На чешской стороне - сельскохозяйственные угодья. Продвигаюсь. Совсем небольшой вокзальчик на пути. Вошел. Никого. Один бармен. Стаканы натирает. И уж, какой он мне радый сделался! Может от того, что я с оружием, обвешанный полным комплектом, да еще и двумя сумками с инструментом. Наливает пиво, говорит – за счет заведения. Пиво нахваливает – пльзеньское. Мол, Пльзень здесь рядом. И вправду хорошее пиво. И по губам текло, и в рот попадало. Поблагодарил его и через ручей на чешскую сторону перешел. Там совсем другая дорога – не автобан. Слабая. И танки ее безжалостно гусеницами перемололи. Дом двухэтажный – без хозяев. Дверь сорвана с петель. И оглобли у телеги в разные стороны торчат. А сами-то славяне куда подевались? Это немое указание на трагичный поворот чьей-то судьбы как-то не благоприятствовало праздной прогулке в Чехию. Едва углубившись на несколько километров, повернул назад. Перехожу ручей и чувствую, что за мной наблюдают. Прищурился - в немецкой форме. Пограничник с мотоциклом. Я приветливо помахал ему каской. И он, видимо, решил, что не стоит больше тратить на меня время. Если я с оружием, и такой уверенный, то значит – по делам.

  А надо сказать отцы-командиры ни мало не считались с моей дневной занятостью. Какая б она ни была – ночью в караул. К продовольственной палатке. И самые тяжелые часы на утренней зорьке мне выпадали. Всю ночь очереди трассирующих пуль небо над нами прочерчивали: туда–сюда. Даже как то светлее от них было. Кто в кого палил, что за перестрелка – не знаю. Слава Богу, пока не в нас, а над верхушками деревьев. Днем спокойно. А ночью пальба. Может быть, боевое охранение для нашей же безопасности, а могли быть и вылазки диверсантов-мстителей. Ведь счет обнаруженных и подавленных радиостанций все возрастал. А они должны были организовать коллективные действия формирований повстанцев. Полтора десятка радиостанций смогли бы это сделать.

  В небольшой палатке устроились мы по-курортному. Лапника нарубили штыками. Сверху кинули плащи… и готово. Автомат под голову и спи. Каждая минутка дорога. Бушлатиком поплотнее завернешься и провалился. Да особенно-то заспаться не дадут, толкают. Вставай-подымайся. Замполит строит. Замполит – мужик неплохой. Отец солдатам. Говорит – вы у меня на белых простынях спать будете. Действительно, простыни появились. Мы их под голову клали. Не разворачивая. Все равно приятно.

  А переводчик у нас прижился, он так увлекся поиском подпольных радиостанций, что уезжать не хотел. Все придумывал поводы задержаться еще на недельку.

  Дни пошли беспросветные, пасмурные и мокрые. Все-таки октябрь на дворе, точнее - в горах. Самый мощный передатчик и его антенное поле размещались несколько поодаль. Чтобы дорожку сократить, в тот раз побежал под антеннами.  Заметил, что неоновая лампочка вспыхнула ярко, хоть подсвечивай ею дорогу. Чуть не лопается лампочка. Вот этого не ожидал. Мысли полезли непутевые: «В огне не сгоришь, в воде не утонешь, пожалуй, уже и диверсант не подстрелит, а вот так незаметно можешь набрать совсем неприличную дозу. Такую, что прическу потеряешь, как твой дружок, что дожидается сейчас в аппаратной. Опасаюсь, что может расстроиться его свадьба». Решил, что на первый раз обойдется. Но случилось и второй раз. Дожди уже поливали всерьез и рукав моего бушлата, у плеча, хорошенько смочило струей воды по всей окружности, насквозь. А вызов был срочный – мешкать нельзя! Решил опять коротким путем под антеннами пробежать. В аппаратной тепло и уютно, симпатично мелькают огоньки. Новая станция на удивление хороша. За старшего – мой приятель. Всегда по-доброму принимает и позволяет подсушить одежду. Пробую свою ватную куртку снять, а у нее рукав отделяется – прямо по мокрой полосе. Отгорел под антеннами. Поздновато унывать. Приличную дозу принял. Лучшее дело – отшутиться: «Вы что, братва, такую мощу качаете, что своим пацанам рукава отжигаете! Шутка ли – под четыре киловатта!».

  А была ли та командировка? Или мне приснилось! Подходит майор: «Поедешь в командировку. Машина грузится, тебя уже ждут. Там пеленгатор не работает». Где ж это «там» находится? Мне собраться – только подпоясаться. Сумка с инструментом, прибор, автомат, четыре рожка, противогаз, каска и краюха хлеба за пазухой. Готов. Брезент постелил, брезентом укрылся. Путь далек – на север Восточной Германии, на Балтийское побережье, но искупаться не придется. Ровно гудит машина. Я проспал на свежем воздухе все десять часов. Прибыли ночью. Ремонт занял чуть более часа. Сразу же обратно… Чую – стоим. Выходи, говорят. Оказывается, обратный путь тоже проспал. А что? Вполне здоровый сон, даже если с храпом, то он не мог никому помешать!

  В ноябре по ночам уже не стреляли. В карауле морозцем щеки начало пощипывать. Возвращались последними, колонну передатчиков замыкала радиомастерская, рация, для связи с головой колонны включена, смотрю в узкое окошко. Проезжаем Майсен. Через реку мост. Медленно едем. Смотрю – стена черная, прямо из воды. Я вверх – где ее конец? Еще, а конца-то и нет! Не вижу из своего оконца. Еще прибавить летучих мышей между башен замка, и была бы полная картинка из детских сказок. Вот город Дам. Светло-серого камня весь. Вспаханная земля и сразу каменные средневековые постройки и каменная мостовая, и площадь. Эдакая светлая табакерка на черном бархате пашни.

  Когда, наконец, вернулись в «родные» стены штансдорфской казармы, то, несмотря на поздний час, нас встретили друзья-товарищи. Оказалось, что все уже знали то, о чем мы и не догадывались.

- Ты награжден!

- Как!? Не может быть!

- Отпуск на родину.

- А когда?

- Когда-когда, завтра в шесть утра!

 P.S. Каждый кулик свое болото хвалит.

Однако, без преувеличения – эффективное применение средств радиопротиводействия в операции ошеломило европейцев и породило живейший резонансный отклик в НАТО. И в дружественных армиях тоже, по их просьбе после завершения операции «Дунай»  вблизи города Штраусберг (на территории ГДР) была организована выставка техники для узкого круга военных специалистов. Руководил показом  первый заместитель начальника Генштаба – начальник Штаба Объединенных Вооруженных Сил государств – участников Варшавского Договора,  главный разработчик операции «Дунай», генерал армии Штеменко С.М.

  

 На переднем плане генерал армии Штеменко С.М., крайний слева – командир ОСНАЗа ГСВГ, доктор технических наук полковник Горбачев. Второй слева-направо полковник авиации Неведомский, отвечающий за помехи самолетам противника.

 

                                                Представители командования министерства Обороны Польской Народной Республики

  

                               Радисты и водители 10-го отдельного радиобатальона ОСНАЗ. Третий справа налево ефрейтор В. Титов

 

 Записная книжка радиомастера в ходе операции «Дунай» со схемой системы наведения на передатчик противника могла быть неплохой находкой для шпиона.

  Чувство гордости и удовлетворенности при выполнении интернационального долга сохранилось до сегодняшнего дня, несмотря на то, что прошло уже больше 44 лет.